Возможно, она и не была самой безобразной женщиной на лице планеты, но уж в своем околотке – точно. Рахиль Францевна, которую все привыкли называть Марьиванной, была толстой, глупой, старой и неопрятной женщиной. Неизвестно даже, был ли у нее когда-либо муж. Если и был, то к тому времени, как имя его жены стало известно в городе, он либо сбежал, либо спился или покончил с собой. Да что там, на его месте любой бы так сделал.
А еще от Марьиванны пахло. Не так чтобы люди сознание теряли, проходя мимо, но если бы вам пришлось бы спускаться вслед за ней по лестнице, вдыхая ее миазмы, то такой риск явно был. В последнее время ее сильно разнесло. В двери она еще проходила, но в туалете у нее возникали проблемы. Как она с ними справлялась, сказать трудно, скорее всего – никак, оттого-то так и несло от нее. К тому же жила она в старом двухэтажном доме, построенном еще пленными немцами, где горячую воду часто отключали, а летом ее не было во всем городе.
Соседки Марьиванну не любили и считали особой надменной. Когда-то она работала в конторе большого завода и считала себя важной птицей. Пришли лихие годы, завод приватизировали под шоколадную фабрику, а ее, вместе с кучей других «важных птиц» досрочно выпроводили на пенсию. На улицу она выходила не часто, в посиделках на лавочке перед домом почти не участвовала, да и посидельцев там было негусто. Когда же умерла ее единственная подруга – Равва Борисовна по кличке «Сипоня», то ей и поговорить-то стало почти не с кем.
Само собой, она, как и большинство пенсионеров, старалась отвести душу в аптеке или в больнице. Надо сказать, что врачи Марьиванну тоже особо не жаловали, и после ее визита привычно морщили носы и открывали форточки. Даже девочки в регистратуре поликлиники, увидев ее обширную фигуру, вперевалку пробирающуюся через больничные двери, вздыхали – кроме всего прочего, она была любительницей поскандалить. Ее беспокоили опухающие ноги и пяточные шипы; почки, которые мучили и плохо выводили воду; желудок, кишечник, легкие, и все прочие органы. Из-за варикоза ноги ее покрылись синими узлами. У нее было повышенное давление, плохое сердце, а зубов осталось штук пять или шесть, не считая мостиков. В общем, организм ее был порядочно расстроен, да и какой еще может быть туша 55-летней женщины, злоупотребляющей булочками с джемом и съедающей на ужин полкастрюли лапши с салом? Однако же и самым ничтожным из нас порой выпадает джек-пот, каким бы странным ни казался каприз случая.
В то памятное утро она, как обычно, вышла из дому около двенадцати, ей надо было в аптеку. До того она несколько дней провела дома безвылазно – болели ноги. На улице она встретила соседку, выгуливавшую своего пса, дворнягу Шарика. Шарик был собакой вполне обыкновенной, масти черно-белой, и если бы его хозяйке сказали, что он похож на Белку и Стрелку, которых советская власть отправила на орбиту в космос, не позаботившись вернуть живыми на Землю, то она бы очень удивилась. Шарик был пес спокойный, за машинами и велосипедистами не гонялся, и даже на кошек реагировал вяло, тем более что мясо, сами понимаете, ему перепадало редко, а развить в себе нужный градус агрессивности, питаясь одной картошкой да супчиками, может разве что какой-нибудь хряк.
Тем более выглядело странно, что в тот день (который вскоре станет для Марьиванны памятным) обычно тихий Шарик полностью озверел. Едва увидев ее он кинулся с таким отчаянным лаем, с такой ненавистью, будто увидел своего самого давнего, самого заклятого врага, тайком воровавшего еду из его миски и осквернявшего своими гнусными метками его законную территорию. «Стой, фу, фу, ах ты, черт!», - закричала на пса хозяйка, Агнесса Ивановна (которую злые языки за глаза называли «агнидой иванной», или того хуже – «гнида ванная»), едва удерживая его на тугом поводке.
Правда, Марьиванна Шарика не особо-то и испугалась, ввиду его мелкости – такой пес, конечно, может цапнуть, но вряд ли сможет прокусить толстый слой резиновых бинтов, окутывавших варикозные шишки на ее ногах.
- Чего это он? – поинтересовалась Марьиванна.
- А черт его знает, - отвечала хозяйка, - он же вас знает вроде, сколько лет уже. Может, от вас кошкой пахнет?
Кошкой от Марьиванны пахнуть не могло. Животных она не держала и называла их «паразитами». Единственные существа, к которым она питала какое-то расположение, были куры, да и то желательно в жареном виде, а покушать она любила, это факт.
Поговорить о своих делах Марьиванне и Агниде Иванне не удалось – Шарик не унимался, и как на него ни орала хозяйка, и как ни таращила глаза Марьиванна, продолжал лаять. Пришлось Агниде Ивановне тащить его домой, дивясь его странному поведению, ругаясь и подгоняя пинками.
Спустя пару минут, в течение которых Марьиванна тщетно придумывала какое-нибудь обидное прозвище для пса (кроме как «сволочь подзаборная», «террорист» и «дурак» на ум ей ничего не пришло) она величественно продолжила свой путь. Идти было тяжело, каждый шаг давался ей с трудом. Кое-как дотопав до аптеки, находившейся метрах в двухстах от дома, Марьиванна попросила новый для себя препарат, как она его назвала, «солярий, от косточек», который ей порекомендовала одна ее знакомая, якобы вылечившая этим чудо-препаратом пяточные шпоры. Да, имеется, отвечала аптекарша, правда, называется он немного по-другому, но от косточек помогает и стоит тридцать гривен.
- Ско-ка??? – разинула рот обалдевшая Марьиванна, расчитывавшая гривен на пятнадцать.
- Тридцать. Если у нас дорого, можете зайти в центральную аптеку. Если он там есть. Пятнадцать он стоил в позапрошлом году. Вы же знаете, что все дорожает.
Марьиванна замялась. Потопталась с ноги на ногу. Да Бог с ним, с этим солярием или соляцием, не так уж у нее и болят эти проклятые косточки, обойдусь, решила она.
В магазине на обратном пути она тоже ничего не купила. Сладкие булочки с джемом показались ей несвежими, а эклер на прилавке выглядел каким-то ядовитым, как скорпион. Она купила полкило помидоров и отправилась домой смотреть телевизор. Обычно она смотрела все телесериалы подряд, переключаясь с одного на другой, когда начиналась реклама. Правда, в этот вечер ее все раздражало. Герои сериалов показались ей нудными и фальшивыми людьми, их разговоры – пустой трепотней, сюжеты – высосанными из пальца. Вечер прошел как обычно, с той лишь разницей, что вместо полкастрюли макарон и пяти булочек она съела полкило помидоров и отчаянно скучала. Как ни странно, ложась спать, она не почувствовала себя голодной и даже засомневалась., уж не заболела ли, объевшись помидорами. Обычно она долго ворочалась и не могла уснуть, но в тот вечер легла спать в десять, на два часа раньше обычного, и спала, как праведник.
Впоследствии она мучительно старалась вспомнить все подробности этого дня, но в остальном этот день был таким же, как и все предыдущие…
На следующее утро она проснулась от того, что кто-то постучал в окно. Жила она на втором этаже, и стук в окно, пусть даже самый лекий, был, как понимаете, звуком не самым привычным. С трудом выбравшись из постели и осторожно подобравшись к окну, она увидела… кошку, стоявшую на на подоконнике снаружи и явно выражавшую желание войти внутрь. Как мурка оказалась там, непонятно.
«Еще разобьется», подумала Марьиванна, и открыла окно. Мурка, надо сказать, сразу почувствовала себя как дома, впрыгнула в комнату и преспокойно направилась на кухню, громко мяукая и явно выражая желание подзаправиться. Обычно Марьиванна с кошками не церемонилась, но на этот раз была добрее и, расщедрившись, предложила ей лапши. «Жри, гадюка, она ж и з салом!», - тщетно. Озаботившись пропитанием гостьи, Марьиванна посребла по сусекам дребезжащего холодильника и нашла кусочек плавленого сырка, уже слегка заплесневевшего. Слегка поломавшись, мурка неторопливо взялась за сыр. Еще не совсем проснувшаяся, Марьиванна, умостив свой обширный зад на две табуретки (на одной она уже не умещалась) стала наблюдать за кошкой. Последним гостем в ее квартире была новая участковая врачиха, приходившая год или два назад, да и та задержалась не дольше чем на три минуты.
«Ишь ты, марафет наводит», пробормотала Марьиванна, завороженно наблюдая за грациозными движениями мурки, которая съела незаплесневевшую половину сырка и теперь спокойно умывалась. Глядя, как кошка с видимым наслаждением облизывает свою лапу, а потом проводит ею за ухом, Марьиванна посмотрела на свою руку, увидев длинные грязные ногти с траурной каемкой. Ей вдруг вспомнилось, как в детстве ее ругала за грязные ногти мама, пугая тем, что если у нее будут такие грязные ногти, то непременно заведутся глисты. Медленно, и как бы боком на ум пробралась мысль, что неплохо бы умыться и самой, да и вообще помыться как следует, тем более что она никак не могла припомнить, когда делала это в последний раз – то ли на этот Новый год, то ли на предыдущий.
Само собой, горячей воды в кране не было. Ругая жэк на чем свет стоит, ей пришлось набрать воды в две большие кастрюли и поставить на плиту. Наблюдая, как стекают по ним капли, а докатившись донизу, испаряются на огне, она задумалась о бренном. Как вот так получается, что когда впервые за многие годы ей захотелось помыться по-настоящему, в ванной, то все так тяжело и сложно? Не было ни горячей воды, ни чистого белья, чтобы потом переодеться. Ванна была грязной, а из раковины несло смрадом. Ей пришлось буквально обливаться потом, чтобы кое-как отчистить эмаль от засохшей грязи мокрой щеткой с кухонной солью. Как оказалось, у нее не было даже мочалки. Вместо нее она нашла в уголке пару тряпок, в которых уже поселились противные насекомые.
Воды в двух кастрюлях хватило лишь на то, чтобы едва покрыть дно ванной. Скрепя сердце, Марьиванна поставила греть вторую порцию кастрюль. Когда и эта вода спустя полчаса была нагрета и вылита, ее все равно было так мало, что помыть голову не было никакой возможности. Мыться пришлось найденными в шкафу старыми носками, которые упорно не хотели давать пену от засохшего и треснувшего пополам обмылка.
После многих больших и малых испытаний и приключений, кряхтя и вздыхая Марьиванне все же удалось погрузить в воду свое огромное колышащееся тело и, по крайней мере частично, помыться. Использованные для помывки носки, понюхав, она затем с отвращением выбросила. После обеда, состоявшего из пары яблок и чая без сахара, Марьиванна прилегла. Ей было не себе. Все вокруг стало казаться чужим и каким-то отвратительным. Ей казалось, что она попала на вокзал и вообще куда-то путешествует, причем без билетов, а ехать надо позарез. При этом, как ни странно, она чувствовала себя вполне бодро.
- Скоты и вонючки. Грязные вонючие скоты, - ругала она неведомо кого, и это доставляло ей наслаждение, - сволочи и вонючки!
Особенно ей нравилось слово «вонючки». Это было новое, свежее слово, и ее тешила его мощная оскорбительность, направленная на безмолвный и как бы притихший под действием ее ругательств, мир, спрятавшийся за окружающими ее облезлыми стенами квартиры, давно тоскующей по свежему воздуху.
После обеда, отдохнув от утренней самоэкзекуции, Марьиванна отправилась на базарчик в паре кварталов от дома – купить банные принадлежности. Настроена она была довольно решительно и проявила несвойственную ей ранее разорительность. Она купила мочалку, шампунь, мыло и даже зубную щетку с пастой, хотя цены на все это ее несколько шокировали. Вершиной роскоши стала душистая жидкость для чистки ванн и туалетов за 16 гривен.
Вернувшись, она снова поставила греться кастрюли; ей казалось, что она вся покрыта слоем какой-то грязной липкой субстанции, забившией все поры, которую можно отшкрести разве что нейлоновой щеткой. О состоянии своих волос она и вовсе старалась не думать, тем более не смотреть на них и не трогать руками. Голову ей пришлось мыть трижды – только так она избавилась от зуда, а волосы стали мягкими. Мытье головы ей понравилось больше, чем мытье тела, а особенно порадовал аромат детского шампуня, который, как оказалось, почти не щипал глаза.
В общем, на наведение марафета у нее ушел весь день. Солнце уже садилось, когда посвежевшая Марьиванна выбралась во двор подышать свежим воздухом. При этом чувствовала она себя едва ли не как победительница конкурса «Мисс Вселенная». Сидеть у телевизора после такой могучей победы казалось преступлением.
- Как самочувствие, дражайшая? – окликнул ее дребезжащий старческий голос.
Это был сосед, тощенький старичок по фамилии Козленок, известный своим интересом к старушкам. Поговаривали, что порой ему удавалось цеплять малолеток на дискотеке, и за какие-то смехотворные деньги принуждать их к оказанию сексуальных услуг. Говорили даже, что однажды ему удалось подцепить триппер и он потратил на его лечение чуть ли не всю пенсию.
- Вы сегодня прекрасно выглядите, - протянул Козленок, и хитро скосил глаз в ее сторону.
- Спасибо, помылася, от только втомылася, - отвечала Марьиванна.
Говорить о том, что она весь день сначала чистила от застарелой грязи ванную, потом отмывалась в ней, а потом снова отмывала ванну, ей не хотелось. Но и молчать тоже. Воздержавшись от привычных ругательств в адрес врачей, продавцов, базарных бабок, велосипедистов, собак и аптекарей, она затянула разговор о том, какой у них паскудненький дворик перед домом, что вот раньше, пока был жив старик Павлович, тут завсегда были цветы, а сейчас его нет, да и молодежь пошла такая, что ссыт где попало, как увидит где цветок – так или выдернет, или поссыт на него.
- Точно-точно, как увидят, так и ссут, - поддержал разговор Козленок, - Они ж ничего больше не умеют, пива насосутся – и ссут. Особенно в лифте. Хорошо еще, что у нас лифта нету, а то обязательно бы нассали. И вы знаете, не только ведь мальчики, и девочки тоже это…
- Чего «это»?
- Ну, это делают. Ссут. Писяют. Даже очень большие. Я вот недавно видел, как одна прехорошенькая блондиночка, уже лет 17-ти, присела пописять вон под тем деревом. А потом и ее подружки, по очереди.
Козленок развернул волнующие описание того, как девушки по очереди мочились под деревом, думая, что их никто не видит, и не замечали, что между деревьев, за которыми они прятались, был просвет и ему все было видно – их попочки, их щелочки... А может быть, они нарочно так выбрали место, чтобы типа спрятаться, но на самом деле все показать, что особо волнующе, потому что его-то они видели прекрасно, дело было вечером, было еще светло, а он и не думал прятаться, он вот тут сидел.
В другое время Марьиванна возмутилась бы и обозвала старого сластолюбца уродом и извращенцем, или просто повернулась бы и ушла, но в этот раз она, хотя и не могла поддержать тему, сменить ее не пыталась, а вместо этого вспомнила, что в дни своей юности видела фильм какого-то итальянца, в котором мальчишки обссыкали друг друга, да еще и смеялись при этом, когда попадали друг другу на голову…
Поболтав часок на лавочке, и приведя Козленка в некоторое смятение, Марьиванна отправилась ко сну. За весь день она съела всего несколько овощей и фруктов и выпила полдюжины стаканов чая бледного, как моча младенца, причем бех сахара. Поднявшись к себе на второй этаж, она снова подивилась – раньше у нее была бы одышка, а сейчас – вроде как ничего, только сердцебиение.
Весь следующий день Марьиванна посвятила возне на кухне. Ей казалось, что она вернулась из какого-то долгого путешествия и ничего не узнает. Кухня была завалена кучей грязной посуды, кастрюлями с подгоревшей и заплесневевшей пищей, пакетиками с неизвестно чем, а в углу она обнаружила доказательства присутствия мышей – кучу трухи от изгрызенных журналов советских времен. Мусора собралось столько, что пришлось идти на базар за мусорными пакетами, и выносить его вечером, под покровом тьмы, за три ходки.
Очистив от хлама кухню, она принялась за холодильник, затем ванную и туалет. Казалось, этому не будет ни конца, ни краю. Она обливалась потом, кляла все на свете, а больше всего – себя саму, которая довела хозяйство до такого состояния. Целыми днями на кухне непрерывно грелись на газу кастрюли, она что-то чистила и шкребла, возилась, и только к вечеру забиралась в ванную, ополаскивала свое студнеобразное тело и отходила ко сну совершенно обессилевшая. Изредка к ней приходила кошка, нахально требуя еды и ласки, а однажды кошка вообще осталась на ночь и ушла только утром, запрыгнув на форточку, а оттуда смело сиганув на ветку дерева.
Через несколько дней перемены, происходящие с Марьиванной начали замечать окружающие. До комплиментов дело еще не дошло, но она и сама стала замечать, что с ней что-то происходит, и дышится легче, и спится приятнее. Соседка Агнида, оглядев ее оценивающе и пожевав губами, пригласила к себе на чай. Чая, она, конечно, не налила, ввиду свой крайней скупости, просто Агниде Иванне страшно захотелось взвесить свою соседку, тем более что сын недавно подарил ей прозрачные цифровые весы.
Надо сказать, что весов Марьиванна боялась. На них она она не становилась с тех времен, когда проезд в автобусе стоил пять копеек, да и тогда стрелка на них упрямо зашкаливала.
- Девяносто девять кэгэ, - отметила Агнида, - но на вид ты маленько похудела. Сколько ж раньше-то было?
Ответить на это Марьиванна не могла. Ей вообще было страшно неловко. И кто эти весы придумал? Взвешивают тебя, будто свинью перед продажей.
Еще через три дня, заполненных привычной возней по хозяйству и заботой о кошке, чьи визиты становились все более частыми, а требования к пище – все более изощренными, позвонила дочка Марьиванны, Стефа. Дочка пошла вся в мать, характер имела скверный, и звонила не чаще, чем раз в квартал. Обычно разговор был ни о чем, они ругались из-за какой-то чепухи и бросали трубку – кто раньше, тот и победил. На этот раз все было как обычно, с той лишь разницей, что когда дочка, фыркнув, бросила трубку, Марьиванна не испытала злости, а заскучала. «Хоть бы пару раз в год заехала, проведала, может, матери надо чего, так ведь нет, только себе думает. Ну что ж, сама такую вырастила…» Ей захотелось расказать дочке про кошку, которая пришла к ней, постучав лапой в окно, и как она теперь живет, и что у нее много хлопот по хозяйству, и что она уже не ест по полкастрюли лапши, а платье на ней висит, да много еще чего…
Еще через неделю, заполненных такой же суетой и поисками того, чем же теперь кормить обнаглевшую кошку, приходившую среди ночи и будившую стуком в окно, Марьиванне захотелось развеяться. Да только куда ж пойти в таком виде с такими ногами? Она сама не понимала, что с ней происходит, но когда Агнида снова загнала ее на весы, то только руками всплеснула.
- 84 кэге. Матинка Божья, вот это темпы! А ну, родная, открой секрет молодости!
Что открывать, Марьиванна не знала. Правда, она замечала за собой, что стала чувствовать себя гораздо лучше, и что забраться в ванную ей уже не представляет труда, но таскать кастрюли с горячей водой приходится постоянно, и ей не понятно, как с этим справляются другие пенсионеры? Ведь мыться-то всем надо. Грязный человек воняет, а уж старая немытая женщина, это просто пятно позора на человечестве.
Спустя еще неделю на Марьиванну стали украдкой показывать пальцем. На лавочке пошел шепоток. Какие-то незнакомые люди стали заговарить с ней на улице, выспрашивая, что и как, как удалось сбросить вес, и чем таким она мажет лицо, что морщин не видно, и так далее. Агнида Ивановна даже вынесла во двор весы и поставила ее на них.
- Вот, видите! 71 килограмм, это она килограмм сорок сбросила, при росте метр шестьдесят восемь! А ведь такая корова была, прости Господи, что в двери пройти не могла, из аптеки не вылазила, в поликлинике жила просто, выгнать не могли! Да чего там, уже на ладан дышала! А сейчас? Бегает как лошадь!, А ну колись, открой секрет!
- Да какой там секрет, - отвечал сомневающийся лысоватый мужчина с барсеткой, - это ведь все тайские таблетки, да? Ну те, что с личинками бычьего цепня?
Что такое этот бычий цепень, Марьиванна не знала, но звучало это все довольно гадостно. Да, она давно заметила, что платья на ней сидят мешком, как парашюты, но менять гардероб было делом накладным и хлопотным. И потом, у нее было полно и других проблем – чем кормить кошку, например, или что делать по вечерам. Телесериалы она уже не смотрела, ток-шоу раздражали дурацкостью ведущих, и даже дикторы в программах новостей бесили своими стеклянными глазами. Мало того, у нее пробудились другие желания, о которых пожилой женщине и говорить-то неудобно. А тут этот дурак со своим цепнем.
Народ на лавочке не унимался.
- Да тайские таблетки она жрет, - авторитетно заявлял лысый с барсеткой, - она опасна для общества, заразуразводит.
- Пускай. Мне бы самой где таких таблеток достать, - отвечала Агнида Иванна. Еще двое старушек, собрашихся на лавочке, согласно закивали головами, - небось, целую пенсию одна таблетка стоит, ага…
- Вот, и вы туда же! А если он на молодежь, этот ее цепень, переползет, это что же будет? – не унимался лысый, - это же ин-фек-ция! Понятно? Надо на санэпидемстанцию позвонить, чтоб ее забрали. И ручки в доме надо про-дызен-фицировать, вот, - выговорил лысый трудное слово, - а вас всех заберут в больницу тоже, сделают вам анализ кала.
- А как это? - поинтересовался Козленок.
- Как-как, положат тебя на бок, колени к животу, снимут штаны и в дупу трубу стеклянную засунут.
- Будут смотреть, да?
- Ну да. Цепень-то он же здоровенный, достигает тридцати метров длины, его сразу видно, если он в организме поселился. Жертвы.
Пенсионеры притихли. Что в человеке может жить зверь такой длины, это было что-то из разряды гнусных голливудских фильмов про космических монстров, выедавших людей изнутри.
- Цепень он же хитрый. Он соки сосет-сосет, крючками на голове цепляется за кишки ваши, а чтоб жертва не сопротивлялась, так он яды выделяет, такие, чтоб у человека кайф еще от этого был, эйфория. На то он и цепень. Страшный зверь. А толстый, почти как змея.
…Обитатели лавочки разошлись, когда уже стемнело, изрядно очумев от рассказов лысого. Как выяснилось, тот раньше работал шофером на «Скорой помощи», откуда и почерпнул свои медицинские сведения, а сюда пришел, заинтересовашись рассказами Агнилы Ивановны про соседку, раздобывшую чудо-средство для похудения. У бывшего шофера страдала ожирением жена, у которой к тому же были припадки ревности, чередующиеся с приступами чудовищного аппетита.
- Надежного излечения от ожирения не су-ще-ству-ет! – заявил лысый.
- Понятно, чего ты такой озабоченный – на себя посмотри, ишь, брюхо растет, а кончик сохнет. Еще бы, когда над ним такой вес, как он тебе еще шарики твои-то не отдавил.
Дядька с барсеткой обалдел. Агнида Иванна прыснула со смеху, а Марьиванна развернулась и пошла домой с гордым видом, чувствуя на затылке ненавидящий взгляд посрамленного лысого.
Вечером, выбравшись из ванной, она подошла к зеркалу, висевшему в прихожей, и рассмотрела себя. Только тогда она поняла, как изменилась за эти пару недель. Вместо прежней бабы-бомбовоза на нее смотрела слегка изношенная женщина средних лет. Конечно, складки кожи, в которых раньше были пуды жира, остались, и теперь некрасиво висели, зато она могла пойти, куда захочешь, в ванну залазила без труда, в туалете уже не возникало проблемы, как дотянуться бумажкой до задницы, ноги уже не болели, будто их варили на медленном огне, да и лицо выглядело получше. А ведь ей уже под шестьдесят,
Только сейчас она задумалась, что с ней происходит. И куда подевались былые хвори – песок в моче, сахар, бессонница и головные боли, поносы и запоры и еще многое другое, к чему она уже привыкла, и отчего так быстро отвыкла, причем совершенно не стремясь от них избавиться, и даже как бы не по своей воле. В чем причина? Никаких чудо-таблеток она не употребляла, да и совершенно не стремилась похудеть и как-то изменить свою жизнь. В общем-то ее все устраивало, если б только не косточки, из-за которых было невозможно носить обувь.
Может, дело в кошке? Кошка приходила среди ночи, стучала лапой в окно, требовала что-то вкусненькое, ела и уходила. Таинственное существо. Где она бродит? Правда, кошка давала себя погладить и благодарно мурчала. А корм-то для кошек он ведь денег стоит, и бедной пенсионерке влетает в копеечку! Нет, кошка тут не виновата. Она ведь только потом пришла, когда все началось. Может, Шарик виноват? Это вообще чушь, он просто первый почуял, что с ней что-то происходит.
Еще ей было непонятно, что делать со своим телом. Она сбросила два пуда весу и теперь кожные складки на животе выглядели, прямо скажем, не очень. Былое брюхо висело теперь, как фартук, скрывая причинное место, да и по бокам было не лучше. С грудями вообще закавыка – они вытянулись и болтались, как две тряпочки, аж до пупка. Картину телесного несчастья дополняли белесые затяжки длиной сантиметров по тридцать. Что с этим делать? Поразмыслив и покрутившись перед зеркалом, она решила сходить в поликлинику – авось лекари подскажут.
Участковый врач Петр Леонидович увидев ее в таком виде, принял гримасу недоумения. Само собой, Марьиванне пришлось соврать, что она села на диету, начала новую жизнь и так далее.
- Ну, и на что жалуемся?
- Видите, вот тут висит и тут. Некрасиво. А грудь так вообще. Как ее в лифчик-то укладывать? Наматывать на что-то или как?
Врач усмехнулся весело.
- Ну что ж, может, и наматывать. А что ж вы хотели? Кожа растянулась. Тут без хирургического вмешательства никак. Да и то шрамы останутся. Швы. Красиво не будет. В любом случае. А если хотите косметические швы, чтоб аккуратно, так это у нас в городе не делают. Разве что к косметологам обратиться, в первой поликлинике, у них специальный инструмент есть. Но это дешево не будет, учтите. Косметология у нас платная.
- А сколько?
- Трудно сказать. Не знаю. Может, тысячу долларов, может, меньше, может, больше.
- Ну, и где ж такие деньги взять?
Доктор пошевелил бровями.
- Кто хочет, тот находит. Хотя в вашем возрасте внешность, как я понимаю, не главное. Было бы здоровье. Вы же не Алла Пугачева. Да и Алла Борисовна уже махнула рукой на свой вес и ест все подряд, и между прочим, имеет молодого любовника. Впрочем, у вас тоже есть шанс…
Мысль о молодом любовнике показалась Марьиванне такой дерзкой, что у нее вспотели ладони. Провожаемая любопытным взглядом доктора, она вышла из кабинета. Еще никогда она не испытывала к себе такого отвращения. Перед ее глазами прошли моменты жизни и упущенные шансы: красивый мальчик из хорошей семьи, за которого она не вышла замуж из-за своего упрямства – лицо его забылось, но не забылось разочарование; упущенное продвижение по службе; три аборта – кто знает, может родилось бы что-то более приятное, чем Стефа, что-то более благодарное; случайные связи с мужиками, воняющими перегаром, с которыми она утоляла похоть, а потом гнала их куда подальше. И вот теперь она тут, торчит на остановке, мучаясь от жары, нелепая и смешная в своем дурацком наряде с ногами, обмотанными резиновыми бинтами. Дальше, дальше-то что?
Придя домой, ей уже не хотелось возиться по хозяйству. «Ради кого возиться?», с тоской подумала она и плюхнулась на диван, встретивший ее злорадным скрипом.Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни смотреть опостылевший телевизор, ни разговаривать ни с кем. В голове была пустота, в которой гулял ветер. Впрочем, лежать она тоже долго не могла, и когда в дверь постучали, почувствовала почти облегчение.
За дверью стояла незнакомая девица, длинная, бледная и вся в прыщах.
- Здравствуйте. Я журналист телеканала «Фикус» Светлана Дубова, передача «Городские сюжеты». Нам о вас говорили соседи, о вашем исцелении, мы хотим снять о вас телесюжет. Можно войти?
Понять, что сказала репортерша, Марьиванна с первого раза не смогла, и той пришлось повторить все сначала. Наконец, до нее дошло.
- Я? Исцеление? Да какое там исцеление… Ну, похудела килограмм на тридцать. Ну да. Ноги уже не болят, сердце отпустило там, голову, сон нормальный. А так, не…
Журналистка оказалась настойчивой.
- Да вы не волнуйтесь. Мы у вас дома снимать ничего не будем. Мы вас пригласим в студию, там люди разные будут, расскажете о себе, какими средствами пользовались. Вы на диете сидели или препараты какие принимали?
Ответить на это Марьиванна ничего толком не могла. «Исцеление» для нее было чем-то новым, и до тех пор то, что происходило с ней она характеризовала выражением «ну просто»: «ну просто похудела», «ну просто отпустило», «ну просто оно само прошло, понимаете»? Причинно-следственные отношения были для нее штукой сложной и малознакомой.
- Так, значит, вы пользовались народными средствами. Травки принимали какие, да? Ну там, гимнастику, упражнения делали, да? Так об этом и расскажите.
И тут Марьиванну осенило.
- Тайские таблетки принимала я. Очень дорогие.
- Да-а? Вот-вот, об этом и расскажете, только про аптеку, где их покупали, не говорите, а то нечего им бесплатную рекламу делать, не положено. Расскажите о себе немного, чтоб мы знали, как вас представить.
Что рассказывать о себе, Марьиванна не знала. Сказала, что раньше была «администратором», а сейчас на пенсии, а возраст свой не назвала. Ей было неловко за убогостьсвоего жилища, в которое зашла журналистка, и от нее не ускользнуло то, как брезгливо та присаживалась на диван краешком своей молодой прыщавой задницы, чтоб не испачкаться об ее нищету.
Журналистка рассказала, где и когда с ней будут снимать сюжет, и что в студию будут звонить люди и задавать вопросы.
- Вы не волнуйтесь, если там какие глупости будут говорить, то мы их отсечем и пустим рекламный блок. И потом, там же будет ведущий, Костик, он вас не даст в обиду. Вообще ваш вопрос очень актуальный, сейчас тема ожирения очень хорошо идет, а у вас такое исцеление. Да я сама вижу, по вашему платью, что у вас раньше очень большой размер был, даже не знаю какой.
Этого не знала и сама Марьиванна. Со смешанным чувством страха и гордости она проводила журналистку. Сначала до дверей, а потом и до улицы. На лавочке уже сидела небольшая толпа: Козленок, Агнида, несколько старушек из соседнего дома и незнакомый молодой человек с телекамерой.
- Здравствуйте, дорогая Марьиванна, - потянулся к ее ручке Козленок, - да вы просто становитесь у нас это, как его, звездой! И когда ж вас показывать будут?
Старушки насупились недобро. Им было страшно интересно, и в то же время не хотелось показывать, что они пришли сюда именно из-за нее, смотреть как будут телепередачу снимать с участием соседки. Агнида Ивановна торжествовала.
- Это я телевидение пригласила. У меня сын там работает. Знакомьтесь, Вадик.
Вадиком звали телеоператора, молодого человека рассеянного вида в сером жилете со множеством карманов. Вадик с интересом рассматривал Марьиванну, прищурив глаз пальцем, как делают близорукие люди.
- Так это о вас сюжет будет? Мы сначала думали на месте снять, но Света говорит, что лучше в студии будет, что у вас случай интересный.
Марьиванна немного застеснялась. Мужским вниманием она не была особо избалована и в молодые годы, что уж говорить про внимание телевидения. Да и мальчик этот показался ей довольно симпатичным, и смотрит так... Что ж она его раньше не видела, если он Агниде сынком-то приходится?
Окатив Марьиванну еще одним заинтересованным взглядом и попрощавшись, Вадик вместе с журналисткой сели в машину с надписью «Телеканал ФИКУС» и укатили.
Пенсионеры на лавочке реагировали на происходящее по-разному и разделились на две группы: одна была за Марьиванну, и расхваливала чудо, произошедшее с ней, другая против и во всем сомневалась. Постепенно разговор перешел на то, у кого дома телевизор принимает канал «Фикус», а у кого нет. Потом стали выяснять, кто к кому придет в гости, чтоб посмотреть передачу в назначенный день, на том и порешили.
До назначенного дня еще было время, и Марьиванна задумалась, во что ж одеться. Не сидеть же чучелом, когда на тебя полгорода смотреть будет. Свои вещи ей уже не подходили, а на новые не было денег. Покупать шмотки на секонд-хенде она считала ниже своего достоинства.
Как выяснилось из похода на базар, наличных средств ей хватало лишь на покупку домашних тапочек и еще пару каких-нибудь трусов, а любая кофточка обойдется в двести гривен как минимум. Пройдясь по магазинам, Марьиванна убедилась, как устарели ее представления об окружающем мире – цены на любую одежку были такие, что глаза у нее полезли на лоб. Потрясенная, она отправилась на секонд-хенд, но там было одно тряпье, причем стоило оно лишь ненамного дешевле, чем на базаре.
Придя домой, она распотрошила свои шкафы, швыряя вещи на пол. Там много чего было: тюки с ватой, старые одеяла, дырявые тапочки, тряпки, мешки. Одно цветастое платье с оборочками ее ее особо поразило.
- Боже, и как я такое носила…
И ведь носила, и считала красивым, не замечая взглядов окружающих. Почти все, кроме зимних вещей, что лежало в первом шкафу, она решила выбросить. Во втором шкафу было не лучше. Правда, в конце концов среди дочкиных вещей она отыскала более-менее приличную черную кофточку на свой нынешний размер и какие-то потрепанные джинсы. В неописуемых чувствах она переоделась, прошлась перед зеркалом, и только тут до нее дошло, каким пугалом она выглядела до этого.
Сочувствовать было некому. Единственное существо, которому он могла излить свою беду, была кошка, дремавшая на телевизоре, свесив лапу, весь вид которой будто говорил, «да что ты там лезешь со своими причитаниями, все в этом мире – пыль, по сравнению с моим блаженством». Марьиванна взяла кошку на руки и почесывая ее за ухом, понемногу успокоилась сама. И с чего бы это ей так нервничать? Жизнь, в сущности, прожита. Какая разница, в чем она будет одета, лишь бы не голая. На улице сколько угодно плохо одетых людей и она выглядит не хуже их. Так-то оно так, но все же выглядеть хотелось получше. Тот мальчик хотя бы. Как он на нее-то посмотрел. Может, потому что близорукий и не разглядел возраст?
Еще через день, в пять вечера, когда пора уже было отправляться на телестудию Марьиванна, одевшись, сообразила, что неплохо бы и накраситься. Когда-то она делала это, еще когда работала в заводоуправлении, а потом просто забыла об этой стороне женского бытия, как, впрочем, и многих других. Краситься было нечем, в ящике кухонного стола она нашла какую-то обгрызенную губную помаду, но цвет показался ей таким диким, что она предпочла пойти, как есть. И все же расстаться с мыслью о соблазнении мальчика-телеоператора было непросто. Она то уходила, то возвращалась, несмотря на всю свою фантастичность, пока Марьиванна решительно не отбросила ее.
«Так чего же тогда идти?», возникла вдруг другая мысль, «чего стараться, пыхтеть по жаре, тащиться неизвестно куда?» Что ответить на этот вопрос, она не знала. Зато она знала, что передачу будут смотреть ее соседи, и если ее не будет, она враз утратит весь свой авторитет, тогда и Агнида Ивановна здороваться перестанет, и даже Козленок будет смотреть на нее, как на дым от сигареты. Так что придется идти.
Телестудия Марьиванну неприятно поразила. Облупленные стены, драный и протертый линолеум, кучи мусора на лестнице. Единственным презентабельным местом был уголок, в котором стоял стол, висели искусственные цветы и сидел ведущий. Ее встретили и усадили за этот стол.
- Передача начнется через десять минут. Итак, о чем мы с вами будем разговаривать, какие вопросы я должен задать? – спросил длинный чернявый ведущий в модном пиджаке, назвавшийся Костей.
Марьиванна заметила, что Костя порядочно выпивши. Ну что ж, творческая личность, ему можно. Как выяснилось, передача будет идти всего десять минут – пять минут до рекламы, и пять минут после.
- Спросите меня, ну, какой я была раньше, как исцелилась и все такое…
- Ага, значит, об исцелении? Так, а второй вопрос?
- Хм. Как себя чувствую. Да?
- Да, ну и как вы себя чувствуете?
- Хорошо. Ничего не болит. Хожу пешком. Вот сюда к вам сама пришла. А к вам далеко, и на горку надо лезть.
- Ну, да, и в самом деле возвышаемся над городом – для лучшего приема. Хорошо, и как вас зовут?
Тут Марьиванна растерялась. Свою национальность и настоящее имя она скрывала. Кто знал об этом, так это Агнида Ивановна, так она ведь и сама еврейка, понимает.
- Мария Ивановна меня зовут.
- Вы ж учтите, что в студию будут звонить люди, задавать вопросы, вам придется на них отвечать. Я, конечно, помогу, но отвечать вам придется самой.
Минуты до начала передачи тянулись медленно, и Марьиванна почувствовала себя плохо. Это даже хуже, чем на приеме у зубного, подумала она. Врача хоть матом обложить можно, хоть в морду плюнуть, а тут? Сидишь, как подопытный кролик.
Когда в студии появился Вадик и начал обратный отсчет до начала съемки, Марьиванна почувствовала себя и вовсе никуда. Она опустила глаза, ладони вспотели, в горле пересохло, она не знала, куда девать глаза и руки. Это было ужасно.
После приветствия к телезрителям Костя представил ее и обратился с первым вопросом.
- Итак, Мария Ивановна, расскажите, сколько вы весили раньше?
Марьиванна силилась открыть рот, и не могла. Руки будто свело спазмом. Костя оценил ее состояние.
- Люди, знающие вас, говорят, что раньше у вас были большие проблемы со здоровьем, а вес превышал сто килограммов. Не расскажете ли нам подробнее?
- М-м… Я… Это, я весила сто двадцать или сто тридцать. Точно не знаю.
- Да, действительно, не все весы рассчитаны на такой вес. Вас одолевало множество болезней, сопряженных с этой напастью, ну там, диабет, фурункулез, давление, да?
- Точно не знаю… М-м… Ноги мучали. Не могла ходить. Почки.
Наконец Марьиванне полегчало. Она немного успокоилась и почувствовала, что может говорить более-менее свободно.
- Меня мучило множество болезней и множество врачей. Даже не знаю, кто больше – болезни или врачи. А еще меня мучили аптекари и их дурацкие цены на лекарства.
- Ну, будем корректны, - улыбнулся краем рта ведущий, - не только вас, они всех мучат, такая у них карма. Итак, вы упорно лечились, а вес все прибывал. И вот вы потеряли терпение и обратились к нетрадиционным методам. Это принесло вам облегчение. Сейчас вы выглядите на сорок два года, хотя уже давно на пенсии. Согласитесь, это грандиозный успех. А сколько средств и сил это вам сэкономило! Так какими же нетрадиционными средствами вы пользовались?
- М-м… Да, средства были, но я не могу сейчас об этом говорить, - нашлась Марьиванна, глядя в стол, - чтобы не создавать им бесплатную рекламу.
- И правильно сделали, пусть обращаются со своей рекламой на наш телеканал. Вы заинтригованы, дорогие телезрители? Оставайтсь с нами, звоните в студию, задавайте свои вопросы, а сейчас – рекламная пауза!
Марьиванна перевела дух. Костик тем временем пил кока-колу из литровой бутылки. Вадик (он одел толстые очки и стал похож на бухгалтера) с озабоченным видом ковырялся с камерой.
- Внимание. У нас две минуты, а потом мотор.
Костик спрятал бутылку под стол и стал безобразно ковырять в носу. Добытое он внимательно рассматривал и беззаботно вытирал об штаны. Похоже, он становился еще пьянее.
- Так, и какие у нас еще вопросы? – спросил он.
- Так это вы должны меня спрашивать.
- Так я и спрашиваю, - усмехнулся он, - ну ладно. Сейчас вы полностью исцелились, и как вы себя чувствуете, да? Не, не то. Расскажите, что вы сейчас можете, чего не могли раньше, да? Вот.
Вадик снова начал обратный отсчет.
- Четыре. Три, две, одна!
- Итак…
На столе зазвонил телефон. Костик поднял трубку.
- Алло, вы в эфире. Представьтесь, пожалуйста. Каков ваш вопрос?
- Алло, Мыкола. Я ее знаю, только это не Марьиванна, а Рахиль Францевна. Алло, Рахиля, ты помнишь, как оставила меня без премии, а, жидовка порхатая? …
- В эфир пошло? – поджал губы Костик.
- Про жидовку – нет. Я звук выключил, - ответил Вадик.
- Включай. Итак, Мария Ивановна, зрители интересуются вашим самочувствием.
Марьиванна взяла себя в руки.
- Нормально. Я чувствую себя хорошо. Ноги не болят, а раньше я и ходить не могла. Да что там, я даже в ванную не могла залезть помыться. А теперь хоть в футбол играй. Чудо!
- Это действительно чудо! Чудо исцеления! Так, у нас есть еще один звонок. Алло, представьтесь, пожалуйста.
- Леонид Петрович. Мария Ивановна, скажите, насколько стабилен ваш вес и как вы питаетесь. Понимаете, есть такая болезнь, анорексия, когда люди худеют и остановиться не могут, и между прочим, очень опасная. Возможны паразитарные инвазии, в общем, проясните этот момент. А еще я был бы рад, чтобы вы еще раз проведали своего лечащего врача.
- Леонид Петрович, не волнуйтесь за меня. Раньше-то вы не особо волновались, когда я к вам приходила, мол, раз что болит, то так и надо, так и должно быть, мол, возраст. А сейчас, когда мне лучше стало, и мне помог кто-то, но не вы, так сразу вопросы. Лучше своей женой займитесь. Говорят, она у вас все двести кило весит.
Костик погладил ее по руке, молодец, мол, но не зарывайся.
- У нас на очереди еще один звонок.
- Алло! Это вам тайские таблетки помогли, да? Ну те, что с яйцаглист, да?
Мариьванна почувствовала, что в ней пробуждается демон.
- Меня это спрашивали тыщу раз. Нет. Не таблетки. Больше всего мне помогли мои домашние животные. Когда десять раз за ночь встанешь, чтобы кошку впустить с улицы, или выпусить на улицу, да пожра… покушать ей приготовишь, да в квартире прибраться, да воды натаскаешься, то конечно похудеешь. А пенсия ж маленькая, особо не отъешься. Разве что кошку прокормить и можно… Где уж тут вес взять? Это ж надо просто опуститься да совесть потерять, тогда сразу потолстеешь. Отчего ж люди толстеют-то? От грехов, лени… ну и глупости.
Костя снова погладил ее по руке.
- Время нашего эфира истекло. С нами сегодня была Мария Ивановна Бальцерович, которой удалось за считанные недели, общаясь с домашними животными, сбросить более сорока килограмов веса и значительно улучшить свое здоровье, чего и вам желаем, дорогие телезрители!
Эфир был окончен.
- Марьиванна, - обратился к ней Костя, - скажите, а какое второе у вас домашнее животное?
Что ответить на это, она не нашлась. На прощание ей пожал руку режиссер передачи – неприметный парень в кепочке, у которого страдала ожирением мать, сказал, что «вы дали людям надежду».
Домой она добиралась долго и думала над этим вопросом, застрявшим, как заноза. Ну да, она-то и есть домашнее животное, о котором надо заботиться. Вот только зачем? Кто даст надежду ей?
Уже темнело, когда она прошла мимо сидевших на лавочке пенсионеров, стараясь не глядеть на них и не слушая, что они говорят за ее спиной. Придя домой, она привычно сварила полкастрюли лапши, кинула туда пожелтевший кусок сала и стала есть, включив первый попавшийся телесериал, когда из темноты за окном на нее блеснули два зеленых глаза и раздалось недовольное мяуканье.
- Зверье ты усатое, ну что мне с тобой делать?
Марьиванна отодвинула кастрюлю и отправилась на кухню – да хрен с ними, с соседями, но кто будет готовить еду для кошки?
А.Маклаков
Август 2007.
